Лунінецкі раённы краязнаўчы музей

Лунінецкі сшытак № 5

З даследванняў лунінецкіх краязнаўцаў

Отношение крестьян Кожан-Городка к рекрутским наборам

Василий Тумилович, историк

Война никогда не была благом для большинства населения. Даже в мирное время передвижение своих войск (не говоря уже об иностранных) воспринималось гражданским населением с опаской. В этой связи абсолютно кощунственно и нелепо звучит известная из школьных учебников песенка, якобы записанная в Восточной Беларуси ещё в годы 1-й Речи Посполитой:
Ой, калі б, калі
Маскалі прыйшлі,
Маскалі прыйшлі, нашы родныя,
Нашы родныя, веры одныя.
Из слов приведенной песенки видно, что предки современных белорусов якобы очень жаждали вторжения на свои земли иностранных войск и неминуемо следовавших за интервенцией грабежей, насилия, послевоенной разрухи — этих неизменных спутников любых военных действий...

В 1970-х годах в Кожан-Городке записана мною от матери Тумилович Надежды Васильевны (1930-93) следующая «сказка», которая, как мне кажется, позволяет взглянуть на рекрутство более реалистично.

Рэкрут поганы
От, колі хочэш, не на спомінок нам, ішлі рэкруты в Московіі і отаборыліса ў Кожан-Городку. А одзін рэкрут поганы ж быў надто. Прыйшоў до бабы, бубна ў сенях поставіў, а сам давай горшкі з пэчы цягаці да ўсе шчо е — выжыраці. Шчо не выжраў — у ражку сьвінячу выліў. На сьнеданье загадаў шчэ смачней пэкці, жараці-варыці, на дорогу пару курочок стушыці, а ёго самого до ранку не будзіці, да і лёг спаці на лаві.

От, бэры, прыкінуласа і баба спячою. А як захроп рэкрут, она тут — шморг ціхо ў сені да і оправіласа ў коцапоў бубэн (у бубна ж збоку е дверка цімалая). А москаль — трасца ёго мамі да ліхо ёго бацьку — надто ж х!тры быў, не спаў і ўсю бабіну авантуру розгадаў.

Толькі заснула баба, як рэкрут — шморг ціхо ў сені да і оправіўса ў стоптаны бабін лапоць. А сам — зноў на лаву, да і сьпіць собе аж до ранку.

Першою з фацэтнікоў проснуласа баба і будзіць рэкрута ў досьвета: «Уставай, москалю! Сьнеданье на столе, а конь пры седле, а твой «стукан» до вэрху напукан! Еш, да ідзі зо своім войском хоць безвэсьці!”

“Встаю, встаю, глупая, лукавая вражья баба! — гукнуў рэкрут, — так и твой же «керзан» до верха наерзан!”

* * *
Рекрутство в устном народном творчестве оставило след на Лунинетчине не только в приведенной выше сказке; в Кожан-Городке записана колядка, которую колядники пели матери рекрута:
Ой чэрэз поле да дорожэньку,
Ой стояла там да сторожэнька.
Ішла тудою старая маці,
Старая маці своего сына шукаці.
Страціла она да тры пташэчкі,
Да тры пташэчкі шчэбэтушэчкі...
(Полный текст колядки см. [2, с.10])

Впрочем, колядка составлена задолго до появления рекрутства, так как далее в ней речь идёт о вполне благоустроенном наёмнике, а не о бесправном и неустроенном рекруте.

В Кожан-Городке и соседних деревнях известна своеобразная дразнилка, в которой высмеваются и воин-растяпа, и смешное, чуждое для местного лексикона слово «лепёшка». Эта дразнилка применима прежде всего к воину-рекруту, напрочь лишённому какой бы там ни было молодецкой удали:

Салдат-лепёшка!
Корова ружьё уср...ла!
В Кожан-Городке записано также семейное предание, в котором семья, довольно холодно приняв ночлежника-рекрута, спокойно ужинает, а голодный рекрут молча сидит в тёмном углу. И только случайно в рекруте опознав родного сына, мать и её семейство принимают последнего как родного. (Полный текст предания см. [3, с. 37,38])

Как видим, из четырех фольклорных источников, записанных на Лунинетчине, отношение к рекруту, мягко говоря, более чем сдержанное.

* * *
Перейдём от анализа фольклорных характеристик рекрутства к исследованию исторических документов.

Во время рекрутских наборов 1836, 1838, 1839 гг. в Кожан-Городокской униатской парафии было призвано 10 человек. Но униаты составляли около 50% населения, другие 50% - это местные евреи и католики. Видимо, из их числа призвали на военную службу примерно столько же — около 10 человек.

Призыв в рекруты сопровождался вопиющим нарушением всех юридических и этических норм. Так, игнорировался возрастной ценз. Хотя «брать в службу» должны были мужчин 30-35 лет, нередко хватали в рекруты и 17-летних, и тех, кто был стар для службы. В Кожан-Городке в упомянутые три набора 40% призванных оказались или малолетними, или стариками, которых, согласно закону, призывать не имели права. Далее, призываться должны были те, кому выпало служить по жребию. В Кожан-Городке ни о каком жребии не могло быть и речи. Кроме того, процветала дача взяток с целью избежать призыва. В Кожан-Городке откупались мёдом (3, с.34, 35).

Спасаясь от рекрутства, молодые мужчины добровольно шли в долговую кабалу: одалживали у церкви крупные суммы денег с выплатой 7% годовых. А того, кто одолжил деньги, священник не позволял забирать в армию до тех пор, пока молодой человек не вернёт долг.

Наконец, в Кожан-Городке отмечен довольно оригинальный способ избежать 20-летнего срока рекрутской службы: это выкуп себя и своего потомства (!) от воинской повинности пожертвованием денег на церковь.

Документ, составленный на польском языке 18 января 1814 года, гласит: «Тимох Коротышевич пожертвовал на церковь 2000 злотых, чтобы из его потомства не брали рекрута». Интересно: насколько велико это пожертвование и, если оно очень велико, то откуда у крепостного мужика, да ещё в разорённой войной стране — такие деньги?!

В связи с тем, что из-за наполеоновских войн монетные дворы Европы переживали тяжёлые времена, злот к 1814 году временно не чеканился, но сохранился как счётная единица, равная 30 медным грошам. Однако Варшавский монетный двор, кроме медных грошовых монет, продолжал чеканить серебряные талеры, причём 1/6 талера была паритетом злота. Чеканились также монеты из биллона — низкопробного серебра (см. об этом подробнее [1, с.409]). Легко подсчитать, что пожертвованные Коротышевичем 2000 злотых весили 171 кг 600 грамм (если это монеты в 1 медный грош), или 17 кг 400 грамм (если это биллоновые монеты по 5 грошей), или 10 кг 40 грамм серебра (если это монеты в 1/6 талера).

Много это или мало? За эти деньги можно было нанять на 1 день работы ...тысячу подсобных рабочих на постройку церкви в Кожан-Городке! Абсолютно ясно, что такими оборотными суммами располагал не каждый помещик. Откуда же у крепостного крестьянина столько денег? Семья и даже весь род Коротышевичей ни заработать, ни накопить, ни собрать «со своего потомства» столько не могли. Одолжить Коротышевичу такую сумму не рискнул бы никто. Найден клад? Возможно, но маловероятно. Во всяком случае, Коротышевич не мог заполучить деньги преступным путём, иначе он побоялся бы признаться, что владеет столь невероятно большой суммою.

Но возможно и такое происхождение денег: они были в своё время награблены наполеоновскими солдатами в Европе, А после неудачного похода на Москву в 1812 году, когда Великая армия была разбита, некоторое число её пленных солдат работало в Кожан-Городке на подсыпке горы, где позже была воздвигнута церковь. (Об их работе рассказывает местное предание). И деньги эти, возможно, перешли в собственность Коротышевича, который и не придумал иного способа их потратить, как на дачу крупного пожертвования.

В завершение следует признать, что Тимоху Коротышевичу удалось откупиться от рекрутства и самому, и выкупить свое потомство: нигде в списках рекрутов Кожан-Городка нет фамилий Коротышевичей, Коротышей или Коротышевских.

Литература:
1. Археалогія і нумізматыка Беларусі. Энцыклапедыя. Мінск, БелЭн, 1993.
2. Туміловіч В. З фальклорных крыніц Кажан-Гарадка. Брэст-Лунінец, 2003.
3. Туміловіч В. Кажан-Гарадок 500-гадовы. Лунінец, 2005.

На верх старонкі